Причинами такого водимого и быстрого нравственного падения князя Владимира Александровича Шестова была с одной стороны его воспитание, отсутствие каких-либо
нравственных правил, его положительная неподготовленность к трудовой жизни, отсутствие не только образования, но даже элементарных знаний, с другой же наступившее безденежье, вызвавшее вдруг страшное сознание своей положительной беспомощности, пробудившее дурные инстинкты его натуры в мелочах, ставшие заметными для окружающих, так как известно, что крупные подлости, совершаемые под аккомпанемент золотого звона, заглушаются этою дивной мелодией: они вовсе не замечаются, или же на них сквозь пальцы смотрит совеременное общество.
Неточные совпадения
— И все ложь! — говорил Райский. — В большинстве нет даже и почина
нравственного развития, не исключая иногда и высокоразвитые умы, а есть несколько захваченных, как будто на дорогу в обрез денег —
правил (а не принципов) и внешних приличий, для руководства, — таких
правил, за несоблюдение которых выводят вон или запирают куда-нибудь.
Но кроме того, что
нравственные вопросы он решал по-своему, он решал по-своему и большую часть практических вопросов. У него на все практические дела были свои теории: были
правила, сколько надо часов работать, сколько отдыхать, как питаться, как одеваться, как топить печи, как освещаться.
Главные качества графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли в том, что он, во-первых, умел понимать смысл написанных бумаг и законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых, был чрезвычайно представителен и, где нужно было, мог являть вид не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно было, мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих, в том, что у него не было никаких общих принципов или
правил, ни лично
нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми мог быть согласен, когда это нужно было, и, когда это нужно было, мог быть со всеми несогласен.
— А эти ваши
нравственные обязательства не согласны с
правилами физиологии. Они противоречат требованиям природы; их нет у существ, живущих естественною жизнью.
Она была справедлива в поступках, правдива в словах, строга ко всем без разбора и еще более к себе самой; она беспощадно обвиняла себя в самых тонких иногда уклонениях от тех
нравственных начал, которые понимала; этого мало, — она
поправляла по возможности свои ошибки.
Княгиня происходила из очень
нравственного семейства, сама была воспитана в строгих, почти доходящих до пуризма,
правилах нравственности.
Это ревнители тихого разврата, рыцари безделицы, показывающие свои патенты лишь таким же рыцарям, как и они, посетители «отдельных кабинетов», устроиватели всевозможных комбинаций на основании
правила: «И волки сыты, и овцы целы», антреметтёры высшей школы, политические и
нравственные кукушки, потихоньку кладущие свои яйца в чужие гнезда, при случае — разбойники, при случае — карманные воришки.
— Даже и нравился, — отвечал он, — но это выходило из
правил света. Выйти за какого-нибудь идиота-богача, продать себя — там не смешно и не безобразно в
нравственном отношении, потому что принято; но человека без состояния светская девушка полюбить не может.
Bo-2-x, конгресс признал, что христианство имеет влияние на
нравственный и политический прогресс человечества и потому напомнил проповедникам Евангелия и другим лицам, занимающимся духовным воспитанием, о необходимости распространения
правил мира и сердечного расположения между людьми. Для этой цели конгресс определил 3-е воскресенъе каждого декабря. В этот день должно быть особое провозглашение принципов мира.
Она учила ее верить в верховную опеку промысла; старалась передать ей небольшой запас сухих
правил, заменявших для нее самой весь
нравственный кодекс; любовалась красотою ее лица, очаровательною грациею стана, изяществом манер, и более ничего.
Не только аналогия с другими существами нарушалась бы непризнаванием одинаковости основных
правил и пружин в
нравственной жизни каждого человека, — нарушалась бы и аналогия с его физической жизнью.
Не допускать себя до мнительности и подозрительности есть основное
правило нравственной и душевной гигиены.
Но вот что тогда наполняло молодежь всякую — и ту, из которой вышли первые революционеры, и ту, кто не предавался подпольной пропаганде, а только учился, устраивал себе жизнь, воевал со старыми порядками и дореформенными нравами, — это страстная потребность вырабатывать себе свою мораль, жить по своим новым
нравственным и общественным
правилам и запросам.
Яснее всего выражает Гервинус всю
нравственную теорию Шекспира тем, что Шекспир не пишет для тех классов, которым годятся определенные религиозные
правила и законы (то есть для 0,999 людей), но для образованных, которые усвоили себе здоровый жизненный такт и такое самочувствие, при котором совесть, разум и воля, соединяясь воедино, направляются к достойным жизненным целям.
Он учит (по Гервинусу), что мораль, так же как и политика, такая материя, в которой, вследствие сложности случаев и мотивов, нельзя установить какие-либо
правила. (Стр. 563: «С точки зрения Шекспира (и в этом он сходится с Бэконом и Аристотелем), нет положительных религиозных и
нравственных законов, которые могли бы создать подходящие для всех случаев предписания для правильных
нравственных поступков».)
Мальтийские же рыцари — эти полувоины, полумонахи, несмотря на их строгий устав, не отличались особыми строгими
правилами, подчиняясь
нравственному уровню тогдашнего общества Западной Европы и России.
Нам нужен не идеал, а
правило, руководство, которое было бы по нашим силам, по среднему уровню
нравственных сил нашего общества: церковный честный брак или хоть даже не совсем честный брак, при котором один из брачующихся, как у нас, мужчина, уже сходился со многими женщинами, или хотя бы брак с возможностью развода, или хотя бы гражданский, или (идя по тому же пути) хотя бы японский на срок, — почему же не дойти и до домов терпимости?»
Нигде, кроме как. в этом месте, Христос не говорит с такою торжественностью, нигде он не дает так много
нравственных, ясных, понятных, прямо отзывающихся в сердце каждого
правил, нигде он не говорит к большей толпе всяких простых людей.
Первый способ
нравственного руководства есть способ внешних определений,
правил: человеку даются определенные признаки поступков, которые он должен и которых не должен делать.
Напротив, правительственный надзор был в это время значительно усилен, но обращен не на раскол, а на раскольников, преимущественно же на тех, которые своими действиями или
нравственным влиянием на своих единоверцев могли способствовать укреплению раскола или нарушению форм и
правил городского и земского благоустройства.